![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Сказки, ложки и намёки. Удивительное рядом.
Я - хафаИ. А это мой город... дурдом.. Мечеть видите? Зелёная крыша.. Мой райончик :)
После отбоя в библиотеке седели трое. Библиотекарь по кличке Жид, старший нарядчик, которого звали Саша Сладкий и завклубом Гольдман. Клички при наличии такой фамилии не очень-то клеятся, сама фамилия звучит как погоняло.
- Масла, масла добавь.. - Сладкий перевернул пинчёвку козырьком назад, аккуратно сделал пару быстрых напасов и, подлечив неровно горящий косяк послюнавленным пальцем, протянул его Гольдману. Затягиваясь, Гольдман состроил рожу, которую можно увидеть у циркового эквилибриста , залезающего на качающуюся башню из труб и дощечек. Это был плохой признак.
На столе стояла электроплитка со сковородой, в которой что-то шипело, кипело и булькало. Рядом валялась рабочая рукавица и стояла банка с сахаром. На расстеленной тут же газете "Молодёжь Эстонии" лежала куча ободранных веток, кучки семян и прочий мусор. В воздухе плыл густой запах леденцов , мафафы и жарящейся конопли.
Варганился "Кузмич" - жаренные в большом количестве масла конопляные головки с добавлением достаточного же количества сахара. Даже если мафафа из этих шишек отпускает и через пару дней вообще перестаёт цеплять, всего несколько ложек этого готового продукта гарантированно выведет вас в космос. Надолго. Тут главное не переборщить, любые манипуляции с безобидной органикой могут привести к появлению реального наркотика. (Дорогая редакция предупреждает: Не стоит пробовать воспроизводить эти эксперименты дома.. Минзрав, скажи, я прав?)
Вот например " Хаома" или "сома", которые продуманные индусы варят из безобидной ёлочки эфедры. Она уже тысячи лет оказывает серьёзное влияние на подноготную некоторых восточных цивилизаций. Север пережил несколько реальных атак эфедрина и вышел из них живым только потому, что сдался цветку мака. Тоже переработанному. Всё что просто ростёт - это хорошо, всё, что при этом перерабатывается - это плохо. Мы говорим наркотикам нет. Это по нашенски. Это наше кредо. Теперь... И даже не спорьте со мной, я знаю, что говорю..
А там, в Омской библиотеке, УЕ такое-то, дробь вполне нормальная, Гольдман сосредоточенно затягивался,
- Будешь? - спросил он у Жида
- Вы как дети малые, ей бо, - отвечал тот, - музыку лучше включи..
Гольдман, зажав пятку в зубах сосредоточенно отправился к другому столу, на котором стояли раздолбанный магнитофон и старый телевизор.
- Атасника, атасника прикорми, там где-то рыба ещё для него осталась..
- Точно! Вот это по ленински.... с умной рожей поддакнул Сладкий, не отрываясь от процесса..
- Что? Что по ленински? В прошлый раз ты говорил по пионерски.. по ленински.. по нашенски.. есть, есть у нас военная тайна... за корзину печенья... - Голдман, продолжая бормотать что-то всё тише и тише в оконцовке просто замер прекратив движение и , казалось, о чём-то глубоко задумался.
- Зря ты его дёргаешь, Сладкий, - пробурчал Жид, так мы и без музыки останемся и без атасника.
Атасником называли определённого кота. Атасник, это не имя, это его спецификация, профессия.
В лагерях, стоящих возле городов и поселений котов просто тьма. Они там замечательно себя чувствуют, с удовольствием плодятся и являются предметом заботы и гордости их владельцев-зэков. Администрация периодически пытается с этим бороться, но это всегда проходит очень нервно, порождает массу конфликтов и заканчивается безрезультатно. Бывают и настоящие трагедии, когда конфликты реально переходят в стадию смертоубийства.
Человека, имеющего на ушах пятнадцатилетний срок за убийство и отсидевшего из него года три-четыре, лучше вообще не трогать. Что бы он не натворил, ему, в худшем случае, просто вернут уже отбытое и поменяют режим.
Поэтому, когда молодой мент, явно не подумав, швыряет в печку живого котёнка кочегара-молчуна, никто даже не удивляется дальнейшему развитию событий.
А развиваются они таким образом: мент тут же получает лопатой по башке и отправляется вслед за котёнком, а сам молчун-кочегар отрывает закопанную в углу флягу с настоявшейся брагой, закрывает на лом входную дверь, и начинает молча нажираться. Он продолжает это делать и тогда, когда зону уже ставят на уши в поисках не вернувшегося с обхода мента, и даже тогда, когда подогнанный бульдозер уже выламывает часть стены кочегарки и в проёме показываются вэвэшники в касках и с дубьём. У него горе. Тоска. Он этого котёнка ещё слепым кормил из самодельной соски.
У него тут же на месте , деловито орудуя дубинами, отнимают большую часть здоровья, а он только орёт размазывая слёзы и кровь по переломанной роже
- Суки! Васька! Суки вы! Суки!
На утро зона будет разогнана по баракам, приедет московская комиссия, местные менты будут ходить с опухшими, похмельными рожами, кочегар исчезнет... но котёнка Ваську уже ничто не вернёт. И это грустно.
Поэтому, в отношении лагерных котов выстраивается некий статус-кво. Держать их никто не разрешает, но откровенную агрессию против них менты проявляют только тогда, когда рядом никого нет. Это становиться у них частью развлекух, скрашивающих их однообразную и не очень приятную службу. Высшим пилотажем считалось нанесение коту настоящих увечий, которые загонят его хозяина в тоску и лишние расходы. Те же менты, за бабки будут тащить сметану и лекарства для котов, потерпевших от их беспредела.
Особо надо отметить, что коты приспосабливаются к подобной ситуации довольно быстро, и поскольку и зэки, и менты выглядят, пахнут и действуют по простой схеме, срабатывает обыкновенный инстинкт. Дарвин учит нас, что все менты в зелёном, пахнут всякими "Шипрами", дешёвым одеколоном и свежей водкой, а зэки все в чёрном, пахнут плохим табаком и затасканными шмотками. При этом все зелёные ведут себя враждебно, а чёрные всячески проявляют лояльность и делятся жратвой.
Если с младых когтей приучать кота есть на окне бытовки, всячески поощрять его к проведению досуга именно там, то вы получите отличного кота-атасника. Кот не будет реагировать на появляющихся в поле зрения зэков, но если он с воплями ломиться от окна, можете быть абсолютно уверенны. Атас! Менты. Всё по Павлову, проще некуда.
- Сладкий! - Жид решил взять руководство на себя, - мы так до утра тут провошкаемся. Поставь "Пинк флоид" и поищи Мацумото.
По какой-то странной, одному ему понятной идее, всех приживающихся у Жида котов, звали Тацу Мацумото. Где откопал он это странное японское имя, почему был так привязан к нему и, главное, каким образом все его коты в конце-концов, и правда начинали походить на японцев, было совершенно не понятно. Сам Жид рассказывал по этому поводку какую-то мудовую историю о последнем самурае, сыне безродного рыбака, прикованного к скале в детском возрасте, и найденном американцами только в начале семидесятых. Якобы для того, что бы забрать его оттуда пришлось привезти ему именной указ императора вместе с запретом делать харакири по поводу случившегося позора. Император брал позор сына алкаша на себя.
Странная какая-то история, с плохо вяжущаяся концами, как впрочем и остальные истории Жида, пассажира мутного, и совершенно непонятного.
Его возили из зоны в зону и везде он занимал забронированные для таких как он места "лагерных придурков" . Это такая скользкая масть под которую попадают библиотекари, киномеханики, художники, парикмахеры и завклубы. Зачастую они переплетаются хвостами с "авторитетными козлами" - нарядчиками, учётчиками, теми, кто заведовал работой гаража, мастерами и помощниками завпроизводства. Будучи зэками они реально руководили выпуском и распределением готовой продукции, производящейся на промзоне.
Рабский труд тысяч людей без затрат на модернизацию, безопасность, да даже и на минимальную советскую зарплату, делали некоторые лагеря источниками нехилых доходов, как страны, так и лично тех, кто при этом крутился. И всегда все ключевые моменты, и денежные, в том числе, реально находились в руках у зэков. Бывшие цеховики, инженеры и аферисты порой поднимали бабки, которые на воле казались просто нереальными. В советские времена речь могла идти о миллионах рублей.
Это был уже не сталинский гулаг, стоящий на самородках и золотом песке, а брежневское "исправление и перевоспитание", производящее миллионы армейских руковиц, рабочей и военной одежды, металической штамповки и производства тысяч иных наименований. Плановая, блядь, экономика, небось слыхали?
Если каждый вечер, сотни тысяч людей по всей гигантской стране тащили домой свой наличный четвертак, а то и полтинник, то легко можете прикинуть о каких нигде не учтённых суммах могла идти речь. Каждый день. Таксисты, повара, официанты, продавцы, разрастающиеся как круги по воде , стоящие над ними начальники, торги, тресты, парки, заводы с промазанными наличкой оправками и поучениями продукции... Каждый божий день, шесть дней в неделю... год за годом.. Это называлось плановая экономика.
Лагеря отлично вписывались в неё, компенсируя какие-то затраты и открывая новые возможности. Именно по этому, а совсем не по политическим мотивам, вся информация о советских лагерях являлась реально государственной тайной. Те, для кого демография и социология являлись любимым хобби, уже тогда пытались делать какие-то расчёты. Цифры поражали. Расчётливость и везение закрытых систем существовали на грани ненаучной фантастики. И система содержала и подправляла сама-себя, пережёвывая неподходящих и сводя с ума хорошо вписавшихся.
Вот к части ненаучной фантастики относилась и некоторая доля лагерных "придурков", вроде Жида. Сам он постоянно нёс какую-то херню, из которой выходило, что он не то поляк, не то француз, не то вообще жертва политических репрессий с чисто уголовными статьями. Любая из его маловразумительных историй такого рода могла стоить жизни, обесцененной в лагерях до нуля, но с ним почему-то ничего подобного не происходило. Мало того, те, кто ездили с ним по этапам, действительно видели в руках конвоя его делюгу, расцвеченную полосами и звёздочками спецучётов, а в лагерях он получал бандероли от каких-то непонятных правозащитных западных контор, что в советское время было откровенным нонсенсом. Каждые пол года ему присылали табак в красивых ярких пачках и шариковые ручки с тетрадками. Лагерное начальство в полном недоумение тоже приблизительно раз в пол года принимало каких-то кураторов с гэбэшными корочками для разговоров о нём. Начальство раздражалось и скучнело, но добиться чего-то вразумительного от самого Жида не могло.
Поэтому его норовили засунуть куда-нибудь с глаз подальше и пореже вспоминать о нём.
Так Жид и оказывался то библиотекарем, то художником, то киномехаником. Каждая из этих должностей предпологала наличие рабочего места, где этот самый Жид обычно и проживал. Ночная проверка "по головам" получала от ночного шныря обычную расскладку..
- А Жид у себя там ночует, ты же знаешь...
Все знали и всех это устраивало. В этом деле главное было соблюдать приличия, изредка кнокать ментов фиолетовыми четвертаками, и для этого существовал главный учётчик-нарядчик Саша Сладкий, заказывать для начальства разный дефицит из Москвы - за это отвечал Гольдман, чей-то сын из какого-то московского торгового управления, и поменьше высовываться. На это случай Жид заведовал лагерной библиотекой.
Наконец Мацумото был найден и водворён на подоконник с миской четверговой ухи, Гольдман выведен из штопора, а "Кузьмич" дожарен.
Утро застало всю компашку в полном порядке. Сладкий дописывал под диктовку Жида письмо к заочнице на девятнадцати листах, Гольдман с упоением творил, создавая свой очередной концерт для чуть живого электрического органа, который тогда назвался ещё красивым словом "Ионика", а в дверь деликатно скрёбся Мирзоянц, левый клавишник какого-то ленинградского кабака, севший за свои наркотические пристрастия.
Тацу не него вообще никак не отреагировал
- Мирзоянц! Горе моё! - торжественно приветствовал его Жид.
- Там за книжками мы тебе "Кузьмича" оставили, ты уж отмой потом сковородку и прибери тут немного.
- Гольдман! Завязывай давай! Пошли к тебе в клуб рожи мыть и чифернуть надо успеть до развода.
После подъёма в пустом помещении клуба седели трое.
Библиотекарь по кличке Жид, старший нарядчик, которого звали Саша Сладкий и завклубом Гольдман. На табуретке стоял закопчённый чифирбак - алюминиевая этапная кружка, из которой Гольдман доливал в стакан густую коричневую жидкость, тот самый чифир, делая строго по два глотка, компашка молча пила его по кругу.
- Вот и ещё день прошёл, - продекламировал Саша Сладкий,
- Ну и буй с ним, - ответил Жид, - не микрофонь, чифир стынет..
Жизнь удивительная штука. За моим окном медленно остывает оплавленная дневной жарой Хайфа, где-то в Нижнем городе с минарета запел муэдзин, перекликаясь с непонятно откуда орущими петухами. И чего, спрашивается, я вдруг вспомнил про Гольдмана, доживающего свой век в далёком Гамбурге в окружении жены Муси, дочек и внучек, про давно помершего Сашу Сладкого, не сумевшего пережить успех созданной им лаборатории по производству амфитаминов, и даже Мирзоянца, отзывающегося на "Горе моё!"... Развалясь ровно на половину дивана, за моей спиной дрыхнет здоровенный Кот, которого зовут Тацу Мацумото.
- Тацу, - расталкивая его, говорю я, - жрать хочешь? Скажи "Дай!"
- ДАААЙ.. вяло, сквозь свои кошачьи грёзы тянет Кот..
- Молодец! Пошёл вон. Мне поспать надо..
no subject
молчит... стыдно видать ему.. :) так кинуть коллектив! Замену прислал, ой, дэржи менэ, куму.. %) вместо пятого номера, основного состава мотор-хедс гривой будет трясти номер одинадцатый.. :)))